Этногафия и этнология в гуманитарном образовании
Этнография – “народоописание”, этнология – “народоизучение”. Наука о народах только зарождалась, когда ей с легкой руки Андре Мари Ампера было дано двойное имя. До сих пор во Франции этнография и этнология различаются как описательная и теоретическая части одного и того же знания. В англо-американской традиции этнография/логия, наряду с археологией, социолингвистикой, соматологией и другими смежными направлениями, составила обширное научное поле, называемое антропологией. В России науку о народах и их культурах с начала XIX до последних лет XX в. чаще всего именовали этнографией. Сейчас в российском номенклатурном перечне исторических дисциплин эта область знаний определяется замысловато – “этнография, этнология и антропология”, хотя в русском языке есть понятие, мягко снимающее остроту терминологического конфликта, – “народоведение”.
Перевоплощения
За игрой в слова скрыта парадоксальная судьба науки, которую то вдруг превозносили как “квинтэссенцию общественных наук”, то вдруг списывали в разряд “вспомогательных исторических дисциплин”. В продолжающемся споре сторонники и противники переименования этнографии в этнологию обмениваются весомыми доводами: первые подчеркивают, что наука призвана “изучать”, а не “описывать”; вторые возражают, что для России понятие “этнография” традиционно, и вести речь следует о содержании дисциплины, а не ее названии. Равновесие позиций ознаменовалось многозначительными титульными перестановками: московский Институт этнографии стал Институтом этнологии и антропологии, а центральный журнал “Советская этнография” – “Этнографическим обозрением”.
Этнография в России XVIII–XIX вв. действительно строилась на описаниях многочисленных народов империи. Русским исследователям, так или иначе приобщенным к прагматическим заботам огромного государства, часто не доставало западноевропейской позы отстраненности, удобной для свободного теоретизирования. Оттого этнографические обобщения в России чаще принимали вид административных актов и правовых уложений (например, Устав об управлении инородцев 1822 г.), чем отвлеченных теорий. Зато тот, кому удавалось превзойти масштабы безбрежной империи, выходил на уровень глобального мировидения, создавая потрясающие по размаху этнологические концепции – такова, например, теория развития самобытных цивилизаций (культурно-исторических типов
) Николая Данилевского. По иронии судьбы, высокая этнология Данилевского оказалась достоянием мировой науки (из нее выросли релятивизм, многолинейный эволюционизм и др.), но не стала сколько-нибудь заметным явлением в России. Отечественные этнографы рубежа XIX–XX вв. были увлечены доступными размышлениями английских эволюционистов, германских диффузионистов и французских позитивистов. Взгляды Данилевского вернулись в Россию позднее, с работами Шпенглера, Тойнби, Нортропа, Херсковица.Гораздо раньше на Россию обрушилась эволюционистская этнология в редакции К. Маркса и Ф. Энгельса, сыгравшая неоценимую роль в рождении большевистской идеологии. Революция несла в себе мощный этнический заряд, преобразивший до неузнаваемости национально-культурный облик России.
Для науки это был миг триумфа – именно тогда этнология титуловалась “квинтэссенцией общественных наук” (Л. Я. Штернберг), а исторический факультет Московского университета именовался этнологическим. Правда, “советский народ” не отважился этнологически сам себя познать, и на рубеже 1920–30-х годов теоретическое народоведение было попросту запрещено – политическим решением наука о народах, уже в статусе этнографии, была низведена до уровня вещеведения и вписана в реестр вспомогательных исторических дисциплин.Рисуемая некоторыми историографами идиллическая картина традиционности этнографии в России и СССР обманчива. Вместе с тем, самообманом было бы и хладнокровное переименование того, что было советской этнографией, в российскую этнологию. Этнография в России и СССР была и остается на своем месте, образуя содержательный фонд народоописания. Была и есть ли в России этнология? С одной стороны, она присутствует в вариантах эволюционистских, диффузионистских, структуралистских и иных заимствований во множестве этнографических работ. С другой, то же множество советских этнографов почти век умудрялось обходить молчанием собственно русскую этнологию, представленную творчеством Николая Данилевского, Николая Трубецкого, Льва Гумилева. Табуация их теоретического наследия “в своем отечестве” по идеологическим мотивам позади, однако постсоветские народоведы все еще стесняются вписывать в историю науки имена своих выдающихся соотечественников, полагая, видимо, что “настоящая этнология” могла родиться только под пером Леви-Брюля или Леви-Строса.
Двуязычие
Наука о народах не может не быть международной, в том числе по своей терминологии. Принятые в мировой науке понятия “этнография”, “этнология” и “антропология” прижились в русском языке, хотя нуждаются в более пристальном осмыслении. Под антропологией, еще недавно обозначавшей в русскоязычной версии изучение физического строения человека, все чаще подразумевается, по англоязычной традиции, культурная или социальная антропология, или, еще шире, всеобщее “человековедение”. Этнология, не успев толком разобраться в своих истоках, оказалась на распутье между усыхающей этнографией и молодо цветущими на постсоветских просторах социологией, культурологией и политологией. Описательная этнография, которой с момента ее появления на свет предрекали скорый и неминуемый закат, пережила за последние годы поразительно яркий взлет в постмодернизме.
Происходящие перемены и переименования можно сокрушенно оценивать как нарушение порядка. Можно, напротив, восхищаться способностью народоведения к обновлению и самооткрытиям. Одним из таинств науки о народах является то, что она не рискует превратиться в область абсолютных знаний, она чем-то сродни искусству и непредсказуема в своей реакции на происходящие события. Эта наука отторгает всякие попытки ее строгой формализации, а свою методологию представляет как калейдоскоп методологий, столь же причудливых, сколь неожиданны проявления людских вкусов и предпочтений, привычек и ожиданий, ограничений и влечений.
Между “описанием” и “изучением” в народоведении нет той пресловутой квалификационной грани, которую многие годы пытаются преодолеть то “практики”, то “теоретики”. Народоведение основано на способности исследователя вжиться в среду до почти полного растворения в ней и в то же время остаться предельно отстраненным наблюдателем, видеть одним взглядом и в упор, и издалека. Эти два зрения образуют ту самую неразлучную пару наук, которая называется этнографией и этнологией.
В исследовании эти две формы знания органично дополняют друг друга, а их соотношение зависит от жанра избранной работы или персональных предпочтений автора. Этнографическая работа не ниже и не лучше этнологической, она – другая. Языки этнографии и этнологии похожи, но различны: слова в этнографии проще, чем в этнологии, они обозначают осязаемую реальность, тогда как этнология стремится к условностям и абстракциям. Зато образуемый простыми этнографическими словами текст существенно сложнее этнологического повествования, он записан этнографом под диктовку действительности и представляет собой ребус значений и связей. Этнограф, даже уловив эти связи, лишь оттеняет их в естественном культурном полотне, тогда как этнолог вынужден извлечь их наружу, дать им название и сопоставить с другими подобными явлениями.
Хорошо, если этнограф и этнолог – одно лицо, и теоретик тонко чувствует эмпирическую ткань, относится к ней, как к сокровищу. Этнограф получает представление о культуре в общении с ее носителями. Между ним и изучаемым народом нет посредника в виде летописи, правового документа или свидетельства очевидца. Этнограф сам очевидец и источник знания. Цель этнографии состоит в воссоздании живого образа народа или образа живого народа, и в этом ее сходство с искусством. Этнология начинается там, где исследователь перестает говорить словами туарега или нивха и переходит на язык обобщений и сопоставлений. Здесь точкой отсчета служит позиция самого исследователя, который волен менять ее сколь угодно часто и решительно. Цель этнологии состоит в представлении авторских идей и схем. Этнографический и этнологический жанры исследования ценны каждый сам по себе и в их сочетании.
Курс народоведения
В исследовании предпочтительна последовательность: “Сначала этнография, потом интерпретация” (Ф. Боас). В публикации или лекции возможна обратная связь, поскольку читатель или слушатель нуждаются в знакомстве прежде с автором, а затем с представляемыми им сведениями. Восприятие аудиторией данных науки о народах во многом зависит от уровня ценностных ориентаций, предложенных автором.
В изучении народов главное место занимает культура, в изучении культуры — феномен национального. Самое, на первый взгляд, интернациональное явление, например любая из мировых религий, имеет свои национальные корни и хранит свой ничем не устранимый этнический “дух”. Поэтому “интернациональное” в этнологии обычно понимается как межэтнический (межкультурный) диалог. В этом смысле в истории и культуре человечества нет явлений, выходящих за рамки предмета этнологии. Другим основополагающим принципом изучения культур является представление о равноценности и самоценности всех без исключения культур. Каждая культура – микровселенная для ее носителя, алгоритм, посредством которого конкретный человек осваивает конкретную природную и социальную среду. В самом общем измерении культура состоит из экологической, нормативной, материальной и духовной сфер. Однако для понимания культуры недостаточно ее “измерения”, часто ключевую роль в ней играют едва различимые нюансы, которые трудно или невозможно оценить по ныне существующим стандартам и восприятие которых осуществимо только при активизации всего творческого потенциала исследователя. Как высказался Р. Ферс, “историк может быть глухим, юрист – слепым, философ – и слепым и глухим, но антрополог должен слышать то, что люди говорят, и видеть то, что они делают
”.Курс народоведения состоит из этнологии и этнографии. Этнология характеризует исследовательские методы (научные школы в их многообразии) и наиболее существенные этнокультурные феномены. Этнография представляет жизнеописания различных народов и культур. При этом они поддерживают друг друга: то этнографические описания ведут к сложному обобщению, то, наоборот, заданная схема служит кратчайшим путем проникновения в запутанную картину этнической реальности. В сжатом варианте курс может быть основан на этнологии с вставками этнографических “окон” (очерков-иллюстраций), в развернутом – этнология и этнография могут быть отдельными, следующими друг за другом курсами. Более углубленная версия народоведения (специализация) предполагает, помимо общего курса, введение этнопсихологии, этноэкологии, языкознания, расоведения, визуальной антропологии, этноархеологии, этнической истории, демографии, этнополитологии, этнопедагогики, этномедицины и т. д.
Сложносоставные дисциплины, начинающиеся с этно-, являются не столько самостоятельными науками, сколько полями пересечения интересов, методов и данных смежных наук. Психология, археология, география, история и другие самостоятельные дисциплины оказываются вспомогательными по отношению к народоведению и наоборот. Сегодня отнесение “этнографии, этнологии и антропологии” к историческим наукам выглядит рудиментарно хотя бы потому, что исторические источники составляют лишь часть данных, используемых в народоведении, а собственно этнографические источники, равно как и этнологические обобщения, по своей природе и методологической ориентации заметно отличаются от исторических. Впрочем, давний спор, является ли этнология исторической наукой или история – этнологической, не мешает самим наукам дополнять друг друга, заимствуя недостающие
у каждой знания и методы. Этнология и этнография существуют в галактике наук, каждая из которых видится яркой звездой на общем небосводе. Есть ли гвоздь в этой галактике — предмет персонального предпочтения или гадания. Если принять за точку отсчета этнологию/этнографию, то на ближайших к ней орбитах окажутся: языкознание, история, психология, экология, археология, искусствоведение, философия, социология, культурология, политология, география, биология, демография и популяционная генетика.